ПРОЕКТ
БУДУЩЕЕ ИЗРАИЛЯ

ENGLISH
 
עברית

РОССИЯ И НЕСВОБОДА

Олег Савельзон

ВВЕДЕНИЕ

Анализируя российскую историю в знаменитой работе «Россия и свобода», великий историк и философ Георгий Федотов показал, что русский народ почти всегда жил в «рабстве». [Это чересчур, на мой взгляд, сильное выражение Федотов использовал не в прямом, а в переносном смысле, желая тем самым подчеркнуть, сколь сильно всегда Россия отставала по уровню свободы от Запада. Более того, при «рабстве», как продемонстрировал сам Федотов, свобода, хотя и гораздо медленнее, чем на Западе, но все-таки возрастала. Поэтому, уходя от излишней эмоциональности, я вместо федотовского «рабства» буду употреблять слово «несвобода».] Согласно Федотову, длительные периоды несвободы русского народа прерывались краткими промежутками воли (того, что сейчас принято называть «беспределом»). Свободы (Федотов главным образом вел речь о политической свободе и, отчасти, о бытовой) у простых россиян никогда не было, лишь в конце XIX - начале XX века появились кое-какие ее ростки. Вместе с тем в тот же период множились и революционно-террористические проявления воли. В результате в первой половине 1917 года в России, как я понимаю, сложилась ситуация перепутья, аналогичная теперешней: отчасти несвобода, отчасти воля и отчасти свобода. На том перепутье возобладала воля (грянул октябрьский переворот и разгорелась гражданская война), которая в полном согласии с закономерностью, вскрытой Федотовым, сменилась новой несвободой (советской властью).

К сожалению, Федотов не дал объяснения, почему в России несвобода все время сменяется именно волей, а не чем-то другим, и почему воля всегда переходит именно в несвободу, а не во что-то иное. Между тем, найти концептуальное понимание природы порочного круга «несвобода-воля-несвобода», по которому шла история России, особенно важно в настоящее время, когда страна балансирует между свободой, волей и несвободой, как в начале века. Разработанная мной искомая концепция позволяет понять, какой фактор главным образом определяет то, каким путем будет развиваться Россия, и на этой основе построить прогноз ее развития.

2. ПРОБЛЕМЫ СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ В РОССИИ

Предлагаемое ниже объяснение отмеченной Федотовым (1952) цикличности родилось благодаря тому, что мне удалось разобраться во влиянии рациональности в принятии решений на процессы адаптации России. Ведь при переходе к каждому новому витку цикла главной проблемой становилось приспособление (адаптация) к кардинально меняющимся реалиям и нормам жизни. Россия впадала в «дезадаптацию», как я буду называть состояние неосуществленной социальной адаптации. [В моем понимании, осуществление адаптации в социальном смысле означает, с одной стороны, приспособление личности к изменяющимся условиям жизни в обществе – индивидуальную адаптацию, с другой стороны, преобразования общественных институтов и механизмов их функционирования, делающие социум более приспособленным для жизни людей в нем – коллективную адаптацию.]

Например, на последнем витке воли, который начался с развала СССР, в России и на личностном, и на общественном уровне не удалось приспособиться к колоссальным переменам во внутренней жизни и внешней сфере страны. Большинство россиян не справляется с резким увеличением свободы выбора и неопределенности будущего, которое произошло в силу двух обстоятельств.

С одной стороны, уничтожены жесткие рамки, которые в советской действительности не давали индивидууму возможности развивать свою жизнь во многих направлениях, ныне открытых. К тому же, ушло в прошлое положение, при котором то, что человек «вставал» на определенную «жизненную дорогу», в значительной мере предопределяло то, что с ним происходило потом в социальном плане.

С другой стороны, уровни социальных гарантий и стабильности значительно снизились. Люди живут в страхе перед новыми болезненными решениями властей, которые в любой момент могут, например, задержать выплату зарплат или пенсий, девальвировать рубль, отключить отопление помещений в холодное время года, перекрыть подачу электричества или газа и т.п. [Причем подобные решения представляются властями как неизбежные. Всячески скрываются ошибки или нарушения рациональности в предшествующих или текущих решениях, не относящихся прямо к снижению уровней социальных гарантий и стабильности, но ведущих к этому.]

Адаптироваться к неопределенности будущего означает извлечь пользу из первого вышеназванного обстоятельства и скорректировать второе. Первая задача – вопрос индивидуальной адаптации, вторая – коллективной (ведь только совместными усилиями люди смогут понудить властьимущих эффективно работать на общество). Ни та, ни другая задача россиянами не решена. Почти во всех изменениях, кои принесли с собой реформы в России, присутствует отмеченная выше двойственность – с одной стороны, потенциальные возможности, которыми большинство не способно воспользоваться, с другой стороны, реальные неприятности, затрагивающие все население.

Российские реформы, а затем антикризисные акции были попытками реализовать потребность общества в коллективной адаптации. Данные попытки провалились, поскольку способность общества к самосовершенствованию угрожающе понижена из-за нерациональности. Но это вовсе не означает, что возможна только индивидуальная адаптация, а коллективной даже не следует пытаться заниматься. Однако, ныне именно такая «антиидеалистическая» жизненная позиция часто встречается у наиболее деятельных россиян. Многие из них считают, что плодотворным может быть лишь занятие собственным делом, устройство жизни своей семьи и т.п., идеи же каких-то новых общественных преобразований России просто не заслуживают внимания.

Это мнение – проявление катастрофического непонимания идеи самой адаптации. А именно того, что адаптация – двусторонной процесс. Не может быть полноценной индивидуальной адаптации без коллективной и наоборот. За годы реформ, кардинально обостривших вопрос адаптации, неоднократно результаты долговременных усилий «среднего» россиянина по налаживанию собственной жизни в короткий срок рушились из-за ошибок в управлении обществом. Россия – наглядный пример, подтверждающий истину, которую удачнее всех выразил Альбер Камю: «Если вы не займетесь политикой, то политика займется вами». Просто для того, чтобы заниматься коллективной адаптацией на пользу, а не во вред себе и окружающим, рядовые граждане должны быть достаточно рациональны и относиться к рациональности как к ценности (обоснования этого см. ниже). В таком случае они понудили бы политиков рационально выработать и осуществить плодотворные социальные идеи.

Вообще положение в идеологической сфере страны имеет большое значение для адаптации России в силу особенностей ее исторического пути. Советский Союз был создан в результате того, что к России присоединились те республики, в которых власть захватили коммунисты. Коммунистическая идеология затем стала основой тоталитарного режима в стране, определяя все аспекты ее жизни (а значит, и жизни базовой части СССР – России). Вот почему коммунизм можно назвать «государствообразующей» идеологией СССР. В конце 80-х коммунизм утерял свое влияние, а следом и статус государственной идеологии, что и послужило одной из главных причин развала СССР – государство распалось после того, как предельно ослабел государствообразующий фактор. Вместе с тем предложенная взамен коллективистского коммунизма индивидуалистическая либеральная идеология гражданского общества с рыночной экономикой не была принята большинством населения России. Поэтому одна из причин дезадаптации российского общества, в котором прежде направляющие и консолидирующие функции выполнялись коммунистической идеологией, заключается в том, что в настоящее время эти функции вообще не выполнены.

Отмеченные в предыдущих трех абзацах нерациональность, дефицит идеалистов среди потенциально наиболее активной части населения и отсутствие эффективной идейной базы коллективной адаптации сводят к минимуму возможности самосовершенствования российского общества. Таким образом, Россия пребывает в состоянии сугубейшей дезадаптации, что во многом и определяет остроту нынешнего кризиса.

3. АДАПТАЦИЯ И РАЦИОНАЛЬНОСТЬ В ПРИНЯТИИ РЕШЕНИЙ

Уровень индивидуальной адаптации определяется главным образом степенью рациональности поведения индивидуума. Уровень коллективной адаптации зависит главным образом от качества политического управления обществом и степени рациональности поведенческой культуры. [Поведенческая культура – это совокупность исторически сложившихся моделей жизни и деятельности (явных и неявных, осознанных и не осознанных, логических и интуитивных), которые существуют в обществе в качестве потенциального руководства к поведению людей.]

В данном случае, ведя речь о рациональности поведения и поведенческой культуры, я имею в виду рациональность принятия решений - важнейшего аспекта, определяющего поведение. Следует обратить особое внимание на то, что слово рациональность употребляется в различных областях в очень разных смыслах. Скажем, в обиходной речи его часто используют для обозначения определенной черты характера человека, широко распространено понятие научной рациональности, в психоанализе рациональность имеет свое специфическое значение и т.д. И даже в одной единственной сфере, такой, в частности, как рассматриваемое ниже принятие решений, термин рациональность может быть неоднозначным. Например, классическими являются введенные M. Вебером понятия ценностной и целевой рациональности. Дальнейшая спецификация дает рациональность субъективную, ограниченную, удовлетворительную и т.п. В настоящей работе речь идет о процедурной рациональности в принятии решений. И только в этом смысле я употребляю данный термин.

Но прежде, чем пояснить его, в связи с вопросом адаптации необходимо обсудить противоположное рациональному – интуитивное – принятие решений. Одни из ведущих деятелей науки о принятии решений Амос Тверски и Дэниел Канеман (1972, 1974) выдвинули весомые аргументы в пользу того, что интуитивное принятие индивидуумом решений в условиях неопределенности будущего базируется на «эвристиках». Это особые неосознаваемые мыслительные механизмы переработки информации, действующие на основе того, что принято попросту называть жизненным опытом. В данном случае Тверски и Канеман выявили две эвристики – «представительство» и «пригодность». Согласно теории Тверски и Канемана память человека хранит нечто вроде «библиотеки» знакомых ему проблемных ситуаций – либо известных по собственному опыту, либо увиденных в жизни других людей. В этой «библиотеке» ситуации как бы распределены на классы, в каждый из которых входят похожие между собой проблемы. В памяти хранится также «набор» знакомых моделей поведения. Когда человек сталкивается с не встречавшейся до того проблемной ситуацией, эвристика «представительство» распознает ее как представителя одного из классов знакомых ситуаций. После этого эвристика «пригодность» выбирает из «набора» знакомых моделей поведения наиболее пригодную для решения проблем данного класса модель. Это и есть решение, которое, как говорится, «подсказывает» интуиция.

Понятно, что при столкновении с незнакомой ситуацией, эвристики могут «включиться» не сразу - возможно, человек попытается прояснить для себя проблемную ситуацию. Он не обязательно будет осознавать эти свои действия как аналитические. Однако не исключено, что и еще какие-то элементы анализа, расчета или логических рассуждений вплетутся в его процесс принятия решений, и тот окажется интуитивно-аналитическим – таким, в котором подспудная работа эвристик переплетена с теми или иными явными аналитическими операциями.

Несколько отличается от теории Тверски и Канемана концептуальное описание функционирования интуиции, предложенное Марвином Минским. Им введено (Минский, 1974) понятие о «фреймах», при помощи которых в человеческой памяти хранится знание о жизненных ситуациях. Причем знание о ситуации построено так, что в нем содержится представление о том, как действовать в данной ситуации. Это представление включено во фрейм в той же форме, что и образы самой ситуации и ее элементов. При восприятии и распознавании возникшей жизненной ситуации происходит активизация соответствующего фрейма или группы фреймов, что вызывает совершение того или иного стереотипного действия. Согласно Минскому в активной личностной памяти происходит образование фреймов, их слияние, включение во фреймы более высокого уровня и в конечном счете встраивание в единый головной фрейм. Эта иерархическая система фреймов и определяет в основном структуру памяти и личностные особенности человека. Его жизненный опыт, представления, стереотипы поведения и т.п. выстраиваются в виде данной системы.

Интуитивным является у подавляющего большинства людей механизм выработки решений о действиях в ответ на вызовы, возникающие с течением жизни – появляющиеся проблемы или происходящие события, которые вызывают потребность реагировать на них. Редко встречается человек, преимущественно аналитически принимающий решения о том, как реагировать на такие вызовы (о таком обычно говорят, что он, как правило, продумывает каждый свой шаг). И гораздо большей редкостью является индивид, который не находится в «рабстве» у потока жизненных вызовов. Он отвечает только на самые насущные из них. Его поведение не реагирующее, а стратегическое – он сам сознательно создает поток событий. Но интуитивно реагировать на текущие вызовы значительно легче, чем продумывать каждый шаг, а тем более мыслить стратегически. К тому же, если интуитивный механизм принятия решений адекватно перерабатывает богатый жизненный опыт, то он оказывается достаточно эффективен в той среде, где этот опыт накоплен. Поэтому интуитивизм в принятии решений превалирует.

С точки зрения адаптации важно, что интуитивные механизмы выработки решений (будь то фреймы, по теории Минского, или эвристики, по теории Тверски и Канемана) вырабатываются у людей в процессе их жизни в привычной окружающей среде. Поэтому лишь в данной среде интуиция и может хорошо работать. Как только окружающая среда резко меняется (она может измениться в связи с радикальными преобразованиями старой среды, как в России, или в связи с перемещением в новую среду, как, например, для репатриантов, приехавших в Израиль), апробированный жизненный опыт зачастую становится неподходящим – проблемные ситуации имеют иную природу, знакомые модели поведения оказываются непригодными. Между тем, резкое изменение окружающей среды приводит к необходимости принимать многочисленные важные решения в условиях неопределенности. В потоке жизненных вызовов появляется гораздо больше насущных, чем прежде. Если реагировать на них по интуиции, сформировавшейся в прежней среде, то до тех пор, пока не выработаются отвечающие новой среде фреймы или эвристики, часто будут совершаться ошибки. (Что и происходит у подавляющего большинства людей, у которых превалирует интуитивное принятие решений.) Не выход и удерживаться от принятия самых насущных решений. И в том, и в другом случае существует большой риск ухудшить собственное положение в ходе адаптации.

Таким образом, исходя из теорий Минского, Тверски и Канемана, резонно было предположить, что для успеха индивидуальной адаптации во всех значимых проблемах необходимо переключиться с интуитивного или отчасти интуитивного на чисто аналитический способ принятия решений. Разумеется, в этом императиве имеется в виду только высококачественное применение данного способа, т.е. решения должны приниматься рационально. Резонность этого теоретического предположения подкреплялась выводами теории менеджмента (Чандлер, 1962; Ханнан & Фриман, 1977; Олдрич, 1979), которые гласят, что при адаптации организаций к изменившимся условиям существования для достижения успеха в этом деле фундаментальные решения должны приниматься рационально.

Выдвинутое предположение было проверено в эмпирических исследованиях (Савельзон, 1994, 1996, 1998), данные которых подтвердили его справедливость.

4. СВЕДЕНИЯ ИЗ НАУКИ ПРИНЯТИЯ РЕШЕНИЙ: ПРОЦЕДУРНАЯ РАЦИОНАЛЬНОСТЬ

Под процедурой принятия решений разумеется весь процесс от начала рассмотрения проблемы до окончательного определения решения, готового к реализации.

Рациональным полагается такое решение, процедура принятия которого осуществлялась грамотно. Обычно рациональная процедура аналитического принятия решения в сложных проблемах состоит из следующих фаз компетентного сбора, продуцирования и обработки сведений: 1) постановка проблемы; 2) генерирование вариантов решения; 3) оценка предпочтительности вариантов во всех важных аспектах (если проблемная ситуация реализуется в условиях неопределенности будущего, оценка предваряется прогнозированием последствий принятия каждого из вариантов); 4) выбор наиболее предпочтительного варианта решения.

Эта четырехфазная схема рациональной процедуры мыслится гибкой в двух отношениях.

Во-первых, индивидуум или коллектив, принимающий решение, может возвращаться с более поздних фаз на начальные, если появившиеся в процессе решения данные наталкивают на переосмысление сделанных прежде выводов. (Что, как правило, и происходит при решении сложных проблем.) Скажем, в связи со сгенерированным на второй фазе неожиданным вариантом решения может оказаться целесообразным уточнить постановку проблемы, вернувшись для этого на первую фазу. Или например, получение на третьей фазе неблагоприятного прогноза последствий каждого из вариантов решения возможно потребует вновь обратиться ко второй фазе для поиска новых вариантов или даже к первой фазе для модификации видения проблемной ситуации.

Во-вторых, в различных областях принятия решений для разных классов проблем вышеозначенная схема может воплощаться в разнообразных моделях принятия решений. Например, для принятия стратегических решений в менеджменте в науке принятия решений разработаны широко известные модели субъективной ожидаемой полезности, последовательного ограниченного сравнения, логического инкрементализма, а также ряд их модификаций и других менее известных моделей. Вообще в науке принятия решений создана как общая методология, так и обширный аппарат - многочисленные способы, техники, приемы и т.п. выполнения операций по сбору, продуцированию и обработке сведений, относящихся к различным классам проблем и фазам выработки решений. Выявлены возможные источники ошибок и найдены способы их преодоления. Помимо представителей науки принятия решений различные процедурные подходы к принятию решений предложены и учеными из других школ знания. Скажем, в СССР широкое распространение получили организационно-деятельностные игры, разработанные в Московском методологическом кружке (Щедровицкий & Котельников, 1983). В течение последнего полувека представителями разных школ знания создана эффективная и разнообразная «технология» принятия решений. Так вот, если при принятии решения обоснованно избирается модель осуществления процедуры и на всех ее фазах не допускается ошибок, т.е. решение принимается «технологически» грамотно, то оно является рациональным.

Идея процедурной рациональности развита выдающимися учеными в области принятия решений лауреатом Нобелевской премии Г. Саймоном (1976), И. Джэнисом и Л. Манном (1977) и др. Она утвердилась в науке принятия решений, т.к. дает не только эффективный подход к выработке решения, но и (впервые!) - к оценке качества решения до начала его воплощения в жизнь. Для этого надо оценить качество проведенной процедуры принятия решения. По идее высокое качество решения со значительной вероятностью предопределяется высоким качеством (рациональностью) процедуры принятия решения. Данная идея - воплощение в области принятия решений более общей идеи, давно утвердившейся в сфере производства, менеджмента, а также в точных, естественных и технических науках: высокое качество продукта (изделия, проекта, научного результата) со значительной вероятностью предопределяется высоким технологическим качеством процесса выработки (производства, проектирования, научного поиска) продукта. Ведь решение - это тоже продукт, который вырабатывается в ходе процесса (процедуры) принятия решения.

Ясно, что область эффективного применения рациональных процедур личного, социального, делового, политического и т.п. принятия решений не беспредельна. Ее пределы столь же очевидны, как и для технического проектирования. Если процедурно рационально проектировать, скажем, трактор, то получится хорошее проектное решение, но никакая процедурная рациональность не даст решающего эффекта в проектировании, например, машины времени. Идея процедурной рациональности эффективна при выработке решений в ситуациях, в которых средства достижения требуемых целей могут быть найдены среди существующих приемов и методов действий либо, если хотя и не существует прямо пригодных приемов и методов, есть такие, которые можно очевидным образом приспособить в качестве средств достижения. К таковым относится подавляющее большинство ситуаций принятия решений, с которыми сталкиваются люди. Процедурно рациональный подход, как правило, теряет эффективность в очень редких случаях: в сугубо творческих проблемах - тех, решение которых требует нетривиальной поисковой деятельности, изобретательских озарений и т.п.

При коллективном принятии решений рациональные процедуры малоэффективны еще и в ситуациях, в которых между участниками принятия решений существуют непреодолимые антагонистические противоречия. Следует отметить, что такие ситуации встречаются тоже очень редко. Зачастую антагонистические противоречия удается преодолеть правильной постановкой проблемы. Например, если проблема повышения экономического благосостояния ставится как перераспределительная, то между участниками принятия решения по перераспределению возникают антагонистические противоречия, поскольку выигрыш кого-либо из них приводит к сокращению того, что остается на долю других. Если же решение проблемы искать в приращении общего объема благ при сохранении исходных пропорций их распределения, то при получении искомого решения выиграют все.

5. ОТКЛОНЕНИЯ ОТ РАЦИОНАЛЬНОСТИ

Процедурный подход предполагает, что принятие решений может быть безупречно грамотным, т.е. как бы «эталонным». Полное соответствие «эталону грамотности» дает стопроцентную рациональность, чем дальше от «эталона», тем ниже рациональность, и обратно, чем меньше отклонение от «эталона», тем выше рациональность. Значит, чтобы «измерить» степень рациональности, надо принять величину «эталонной» рациональности как бы за 100%, затем определить величину отклонения от грамотного осуществления процедуры принятия решения и, фигурально выражаясь, «вычесть» ее из «эталонной».

Обычно каждый индивидуум при решении разных незнакомых ему сложных проблем действует в одной характерной для него манере, которая называется индивидуальным стилем принятия решений. В частности, это проявляется в том, что у некоторого человека в различных процессах принятия фундаментальных решений с большой вероятностью повторяются определенные (у каждого свои) отклонения от рациональности. Поэтому можно говорить не только об «измерении» рациональности отдельной процедуры принятия решений, но и об «измерении» рациональности стиля принятия решений того или иного индивида – путем выявления характерных для него принципиальных отклонений от рациональности, которые, таким образом, выступают как особенность, черта поведения этого индивида. Важно подчеркнуть: моя гипотеза о том, что процедурное понимание рациональности может быть расширено с отдельной процедуры принятия решений на индивидуальный стиль принятия решений, подтверждается данными моих эмпирических исследований.

Для того, чтобы детализировать отклонения от рациональности как черту личности, введены (Савельзон, 1994) понятия антирациональности и иррациональности. Они представляют собой два типа отклонений от процедурной рациональности – антирациональность заключается в присутствии у индивидуума психологических установок, склонностей и ценностной ориентации, препятствующих рациональности; а иррациональность состоит в том, что у человека отсутствуют знания и умения, способствующие рациональности. (Термин «нерациональность» я буду употреблять в общем смысле – для обозначения как определенных выше, так и любых других отклонений от рациональности.)

Антирациональность и иррациональность являются личностными, внутренне присущими индивидууму отклонениями от рациональности. Ясно, однако, что человек может быть вовлечен в нерациональную процедуру принятия решений и в силу внешних, не зависящих от него обстоятельств. Например, когда он участвует в коллективном принятии решений, процедуры которого нерационально построены и заданы, например, законом, принятыми правилами или распоряжениями начальства. Такие навязываемые извне отклонения от рациональности я буду называть внерациональностью. Ее типичные проявления – атрибуты – определяются культурой, политической и экономической системами.

В (Савельзон, 1994, 1996, 1998) выявлены определенные атрибуты антирациональности, иррациональности и внерациональности, которые характерны для российско-советского принятия решений. Сопоставления индивидуальных стилей принятия решений репатриантов из экс-СССР и Северной Америки в Израиле показали, что упомянутые атрибуты гораздо более присущи людям, выросшим в российско-советской культуре, чем выходцам из США и Канады. И в данном случае важно подчеркнуть: моя гипотеза о том, что процедурное понимание рациональности может быть еще расширено – на сей раз со стиля принятия решений на культуру принятия решений – тоже имеет эмпирическое подтверждение. [Культура принятия решений - это совокупность исторически сложившихся моделей принятия решений (интуитивных, аналитических и отчасти интуитивных, а отчасти аналитических), которые существуют в обществе в качестве потенциального руководства к поведению людей в сфере принятия решений.]

6. ФАКТОР РАЦИОНАЛЬНОСТИ В ИСТОРИИ РОССИИ

Федотов (1952) пытался объяснить природу порочного круга «несвобода-воля-несвобода», по которому шла история России, следующим образом. Время от времени гнет несвободы становился, по выражению Федотова, непереносимым. Между тем в народе всегда жила идея воли в форме мечты или сказки, занимая умы единичных нон-конформистов. Они-то и выходили на первый план в моменты, когда терпеть несвободу становилось уже невозможно. С их легкой руки и начиналась воля, выливавшаяся обычно в русский бунт – «бессмысленный и кровавый». А он, по Федотову, сравнительно быстро заканчивался из-за того, что народ, ужасаясь от обилия пролитой им крови, сам добровольно возвращался в «тюрьму» несвободы.

Эти объяснения Федотова представляются мне слишком художественными. Например, возникает вопрос: если россиян так ужасала пролитая ими на воле кровь, почему же они без ужаса убивали и мучали друг друга в периоды несвободы?! Скажем, в сталинские коллективизацию и репрессии было пролито гораздо больше крови, чем на предшествующем отрезке воли – в революцию и гражданскую войну. А ведь в отношении сталинских экзекуций большинство людей испытывало совсем не ужас, наоборот – энтузиазм, многие с рвением клеймили и требовали казни кулаков и «врагов народа».

Федотов не объяснил, почему несвобода сменялась именно волей, а не чем-то другим, и почему воля переходила именно в несвободу, а не во что-то иное. Убедительные ответы на эти два вопроса и нужны для того, чтобы понять природу циклов «несвобода-воля-несвобода» в истории России.

По существу воля – это российский вариант социального хаоса, то есть такого состояния общества, когда его функционирование не (или почти не) регулируется. Разнообразные факторы воздействуют (и в частности, регулирующим образом) на функционирование общества. Среди них и государственная власть (исполнительная, законодательная и судебная); и совокупность исторически сложившихся моделей жизни и деятельности, которые существуют в обществе в качестве потенциального руководства к поведению людей, т.е. поведенческая культура; и экономическая система; и взаимоотношения с теми или иными частями зарубежного мира (изоляция, взаимодействие или тесное сотрудничество; война, мир или союз); и еще ряд других факторов.

Рассмотрим, как в российской истории на переходах «несвобода-воля» и «воля-несвобода» действовали и взаимодействовали два «регулятора» функционирования общества: 1) власть и 2) культура. В России их взаимоотношение особенное. На Западе по мере развития рыночной экономики и гражданского общества культура в качестве «регулятора» приобретала все большее и большее значение, а роль власти как «регулятора» становилась все менее и менее решающей (конечно, вес ее все еще велик). В России, напротив, несвобода определялась тотальным регулирующим воздействием власти, которое было столь сильным, что подавляющее большинство моделей поведения «подстраивалось» под власть и экономическую систему, которая поддерживалась властью.

Ясно, что в данном случае можно оставить вне рассмотрения бытовое сиюминутное поведение, которое рутинно, и брать в расчет только модели поведения в важных ситуациях, задающие ход жизни и деятельности. Но поведенческие схемы или отдельные ходы в таком поведении определяются на этапе принятия решений. Таким образом, у второго из двух рассматриваемых «регуляторов» – поведенческой культуры в целом – есть компонент, который определяет его регулирующее действие. Я имею в виду важнейший компонент поведенческой культуры – культуру принятия решений, т.е. совокупность исторически сложившихся моделей принятия решений, которые существуют в обществе в качестве потенциального руководства к принятию решений людьми. Значит, анализ действия второго «регулятора» корректно свести к выяснению роли его определяющего компонента (такое название для него я буду использовать ниже), каковым является культура принятия решений. Причем, важно помнить, что модели принятия решений бывают трех типов – интуитивные, интуитивно-аналитические и аналитические. Следовательно, определяющий компонент второго «регулятора» состоит как бы из трех подкомпонентов: (1) интуитивного; (2) интуитивно-аналитического; (3) аналитического.

В периоды несвободы в России в результате тотального диктата власти в обществе устанавливалось жесткое регулирование (порядок). Несвобода прерывалась тем, что этот тотальный диктат власти прекращался. То есть первый из рассматриваемых «регуляторов» функционирования общества сильно ослабевал или даже почти исчезал. Это вело к хаосу.

Такие колоссальные нарушения привычного положения вещей в стране вызывали дезорганизацию экономической системы России, что влекло за собой резкое снижение объема производства. К тому же многие установления, воплощавшие несвободу в государстве, продуцировали, в частности, внеличностные мотивации к труду (достаточно вспомнить, например, сталинский закон о тюремном заключении за пятнадцатиминутное опоздание на работу, каторжный режим ГУЛАГа и подобные, хотя и гораздо менее жесткие установления в более поздний период советской власти). Развал этих установлений приводил к тому, что в целом по стране люди начинали меньше и хуже работать.

В общем, распад тотального диктата власти резко менял весь уклад жизни в стране. Поэтому апробированные (1) интуитивные модели и (2) интуитивные элементы интуитивно-аналитических моделей принятия решений, соответствующие предыдущему укладу (несвободе), не подходили больше для радикально изменившейся жизни. В частности, в качестве решений эти интуитивные модели и элементы выдавали (по отношению к настоящему времени можно сказать «выдают») старые нерелевантные уже поведенческие клише, схемы и стереотипы. Значит, регулировавшие при несвободе функционирование общества интуитивные модели и элементы принятия решений не только перестают его регулировать после крушения несвободы, но, наоборот, усиливают беспорядок. То есть (1) и (2) определяющие подкомпоненты второго «регулятора» становятся «генераторами» хаоса!

Все вместе это выливается в драматическое снижение жизненного уровня населения, создание атмосферы тревожности и неопределенности, всеобщий шок дезадаптации, которые тоже благоприятствуют приближению хаоса.

Его в состоянии остановить только последний возможный противовес – сильное и благотворное регулирующее воздействие оставшегося (3) определяющего подкомпонента второго «регулятора» – аналитических моделей принятия решений. А для этого они должны превалировать и обладать высоким качеством, т.е. принятие решений должно быть рациональным. Совпадение с обсуждавшимся выше императивом теории адаптации здесь не случайно. Действительно, в описанной ситуации, с одной стороны людям необходимо адаптироваться к новым реалиям, в которых исчезло тотальное регулирующее влияние государственной власти и появилось дерегулирующее влияние апробированных в предыдущих реалиях, но не подходящих к новым реалиям интуитивных моделей и элементов принятия решений. С другой стороны, новые реалии необходимо приспособить для нормальной жизни людей. Однако должная рациональность культуры принятия решений – единственный оставшийся фактор, который в данном случае мог бы нужным образом регулировать функционирование общества, – России не присуща.

Так что именно из-за слабости этого очень важного фактора, в сложившихся обстоятельствах одного только и способного предохранять общество от сползания в хаос, каждый раз после того, как несвобода прерывалась в России, в стране наступала воля.

В процессе исторического развития цивилизованность и рациональность эволюционным образом повышаются. Данная эволюция затрагивает и Россию. Но российская рациональность была не достаточной для того, чтобы после краха советского строя (последней несвободы) удержать страну от очередного впадения в волю (ельцинский режим). К счастью, в силу вышеупомянутого эволюционного прогресса и несвобода, и воля становятся все менее жестокими и более цивилизованными. Вот и последняя воля (ельцинский режим) оказалась гораздо менее кровавой и более цивилизованной, чем предпоследняя (революция и гражданская война 1917-1921 гг.).

-------------------------------------------

Когда воля охватывала страну, это ставило россиян в ситуацию сугубой дезадаптации, с которой подавляющее большинство из них оказывалось не в состоянии успешно справиться из-за недостатка рациональности (объяснение чему было дано в Разделе 3). Но если уж сравнительно рационального западного человека возрастание свободы выбора в условиях неопределенности заставляло, как показал в своей знаменитой работе «Бегство от свободы» Эрих Фромм, «бежать» от нее (в частности, в направлении тоталитаризма), то россиянина наступление воли просто-таки гнало в этом направлении. По сравнению с выявленным Фроммом (1941) негативным психологическим эффектом свободы, негативное психологическое воздействие воли на привыкших к порядку в рамках несвободы россиян оказывалось гораздо более сильным. Их мотивация «бежать» от воли через некоторое время после ее прихода становилась очень велика.

Довольно широко распространено мнение, что стремление к тому, чтобы быть ведомыми, к несвободе, является отличительной чертой российского национального характера. На мой взгляд, это не так. На самом деле россияне стремятся к возвращению хорошо отрегулированного функционирования общества. Просто такая ситуация в России связывается у них со знакомым порядком, а значит, с сильной властью, – вот почему, намучившись на воле, они добровольно принимали какую-то новую форму сильного правления, в результате чего и наступала следующая несвобода. Конечно, если бы каким-то чудом на воле у россиян резко повысилась рациональность культуры принятия решений, то они в силу этого обрели бы способность адаптироваться к резко изменившейся среде и адаптировать последнюю для нормальной жизни. В таком случае Россия в принципе могла бы перейти от воли к отличному от несвободы варианту хорошо отрегулированного функционирования общества – свободе. Но поскольку чудес на свете не бывает, вслед за волей в России, как говорится, без вариантов следовала несвобода.

Переходу к несвободе способствовало еще и следующие два последствия наступления воли: 1) резкое ухудшение экономического положения, в связи с чем население страдало от голода, а зимой – к тому же и от холода в домах; 2) крутое падение безопасности существования людей. Согласно теории Маслоу (1943), потребности в пище и тепле находятся на первом, а потребность в безопасности – на втором уровнях в выявленной им иерархии человеческих нужд. Неудовлетворенность потребностей первых двух уровней, как свидетельствуют исследования Ароноффа (1971) и Кнутсон (1972), оказывает большое влияние на политические события. В их работах показано, что люди, у которых эти потребности не удовлетворены, тяготеют к принятию автократической политической системы.

Поскольку последняя воля – ельцинский режим – была цивилизованнее предыдущих, большинства россиян голод и холод все-таки не коснулись, а вот уровень социальной защищенности, как отмечалось выше, резко упал почти у всех.

Вероятно, нынешний переходный период закончится тем, что на смену ельцинской воле придет новая несвобода. В утешение россиянам можно предположить лишь, что эта грядущая несвобода будет более цивилизованной, чем предыдущая даже в самые «мягкие» советские времена – хрущевскую оттепель и горбачевскую перестройку.

--------------------------------------

Итак, переходы «несвобода-воля» и «воля-несвобода» обусловлены недостаточной рациональностью. Вступление в новый вероятный виток этого порочного цикла (несвободу) в ближайшем будущем может быть прервано двумя вариантами развития событий. Первый из них, катастрофический, связан с прекращением существования самого объекта циклических изменений, то есть с развалом России. Второй вариант, благополучный, возможен только при условии устранения указанной мною причины пагубной цикличности путем планомерной корректировки отклонений от рациональности в российско-советской культуре принятия решений.

Проект такой корректировки предлагается в (Савельзон, 2000). Для реализации выдвигаеых предложений по моим подсчетам потребуется примерно 10 лет напряженной работы (первые 5 – в основном, на корректировку антирациональности и иррациональности в индивидуальном принятии решений; вторые 5 – в основном, на корректировку внерациональности в коллективном принятии решений).

Замечу, что если вероятный вариант развития событий все-таки осуществится и именно так, как я предполагаю, - в виде сравнительно цивилизованной несвободы, то означенную корректировку возможно будет провести в период этой несвободы. В таком случае очередная несвобода окажется последним витком порочного цикла, и через десять лет целенаправленного повышения рациональности в России ей уже не будет угрожать ни новая воля, ни развал; придет, наконец, свобода.

БИБЛИОГРАФИЯ

Aronoff, J. (1971). The Cane Cutters of St. Kitts. Psychology Today, January 1971.

Федотов, Г. (1952). Россия и свобода. Новый Град. Нью-Йорк: Чеховский Печатный Дом.

Fromm, E. (1941). Escape from Freedom. New York: Rinehart & Co., Inc.

Janis, I. & Mann, L. (1977). Decision Making. New York: Free Press.

Knutson, J. (1972). The Humas Basis of the Polity. Chicago: Aldine-Atherton.

Maslow, A. (1943). A Theory of Human Motivation. Psychological Review, 50.

Savelzon, O. (1994). Essay on narrowness. In S.Shye and O.Savelzon, Decision-Making and Consultation by Expert Systems: The Analisis of Partly-Ordered Sets by Binary Comparison and Multiple Scaling. Jerusalem: The Guttman Israel Institute of Applied Social Research.

Savelzon, O. (1996). The Role of Rationality in Soviet and Western Business Decision-Making: A Comparative Study. Jerusalem: The Guttman Institute of Applied Social Research at The Hebrew University of Jerusalem.

Savelzon, O. (1998). The Russian-Soviet culture impact on procedural rationality: Decision-making of immigrant businesspeople from the ex-USSR in Israel. In Collection of Materials of the International Conference on Personal Absorption. Netanya, Israel, 74-100.

Savelzon, O. (2000). Russia and Israel in the XXI Century. Prospects of Developing Rational Open Society. New York: Liberty Publishing House.

Simon, H. (1976). From Substantive to Procedural Rationality. In: Latsis, S.J. (Hg.): Method and Appraisal in Economics. Cambridge: Cambridge University Press.

Щедровицкий, Г. & Котельников, С. (1983). Организационно-деятельностная игра как новая форма организации и метод развития коллективной мыследеятельности. В сборнике Нововведения в организациях. Труды семинара. Москва: ВНИИ Системных исследований.

send reaction

BACK