Кто и почему боялся алии из бывшего СССР
20/06/13 «Вести» опубликовали интервью «Радио ВЕРА» (Канада) с Авигдором Кахалани, израильским бригадным генералом в отставке. Речь шла об отношении Кахалани и его круга к алие 90-х из бывш. СССР:
«Мы их боялись. Нам казалось, что это люди очень далекие от еврейства. И к тому же они везут с собой коммунизм, который может не только повредить нашей стране, но и разрушить ее».
Это высказывание (боюсь назвать его признанием) я хотел бы обсудить.
Кахалани, боевого генерала, Героя Израиля (всех-то Героев Израиля – 41) к началу 90-х мы видим в отставке, где он, как многие отставные израильские генералы, включился в большую политику. К тому времени он был уже очень известен и не менее уважаем в военных и политических кругах, позиции которых влияли на судьбы страны и в частности алии. Поэтому «мы» у Кахалани можно понимать как военную и политическую, а может и всякую другую элиту Израиля. Не в древнегреческом смысле («лучшие»), а в современном – те, кто причастен управлению страной («влиятельные»). В то время среди них было немало людей, выживших в Холокосте в Польше, Румынии, Венгрии и др. странах, они хорошо помнили технические детали гитлеровского орднунга. Также им наверняка уже были известны капитальные исследования по истории и сущности Холокоста (Баумана, Хильберга, Безансона, Перла и многих других), до сих пор популярные в Европе и Америке, где методы орднунга подробно разбираются. И эти люди, как говорит Кахалани, боялись нашествия «недоевреев»-носителей коммунистической идеологии.
Вот тут меня и зацепило: вдруг вспомнилось гениальное изобретение нацистской пропаганды – «жидобольшевик». Образ этого кентавра обитал в миллионах немецких листовок, падавших с самолетов на головы отступающих солдат и жителей городов и, говорят, значительно повлиял на деморализацию людей, делигитимацию евреев и разжигание антисемитизма.
Воспоминание, конечно, дурацкое, но с тех пор вселилось в меня беспокойство. Ниоткуда возник вопрос: действительно ли причиной страха элиты были упомянутые Кахалани «свойства» репатриантов или элита боялась чего-то другого? Никак не связывались у меня две вещи. С одной стороны, разведывательные службы Израиля, легальные и нелегальные, к тому времени уже были достаточно сильны и опытны, а заниматься разведкой в бардаке СССР начала 90-х было одно удовольствие – компетентным органам не до ловли шпионов, надо было самим выживать. С другой стороны, совершенно невозможно себе представить, чтобы весь этот мощный аппарат, предназначенный как раз информировать политическую и военную элиты о действительном положении дел, сознательно собирал и подсовывал ей дезу, да еще по такому важному для государства делу, как алия. С какой стати самим себе лапшу на уши вешать?
Несомненно, элита была хорошо проинформирована и ничего ей не «казалось» - она знала истину о наших умонастроениях и о наших возможностях не хуже нас самих, да еще и кое-какую статистику, нам неизвестную о том, кто едет, сколько и зачем. Тем не менее, дальнейшие ее действия показывают, что страх действительно был. Вот только страх перед чем?
Интересно, что мифы о «русских» евреях и жизни в бывшем СССР появились в Израиле одновременно с репатриантами (уж не привезли ли их вместе с коммунизмом и любовью к свинине?). Сталкиваясь с ними, я не знал, смеяться или горевать, их иррациональность и просто глупость на фоне разумной, живой израильской жизни отдавали мертвечиной и были непостижимы.
Мифы были разнообразны и, как я сейчас понимаю, приспособлены к уровню понимания и потребностям той или иной социальной группы. Формулировка Кахалани была популярна среди тех, кто строил страну, уцелел в Холокосте, харедим. Те, кто считал себя образованным, интеллектуальным рассуждал об «имперской идеологии», «тоталитарном мышлении». Пониже нас представляли нецивилизованными дикарями. В ульпане, например, рассказывали, что такое холодильник и как пользоваться ванной комнатой, намекали на недопустимость пропаганды идеологии государства, откуда мы прибыли, и т.д. Странно было это слушать и еще непонятней было, за кого нас имеют, но мы не протестовали: «наверно, так полагалось для нашей же пользы, пока нам неведомой». Религиозная и историческая тематика в нашем обучении тоже не забывалась и никаких фобий не вызывала, потому как большинству все это было уже известно от старшего поколения, хотя и не во всех интересных деталях. Эти детали мы охотно набирали по ходу обучения. Заметьте, состав нашей группы был случайный.
Если еще спуститься, можно услышать (до сих пор!) о «колбасной алие», о «хрюкающих русских под личиной евреев», о том, что все евреи в СССР страдали в тюрьмах (хотя почему, если все они коммунисты или империалисты – мифам разного уровня не нужно стыковаться: у них разные адресаты и пути распространения), а в России круглый год снега и медведи на улицах… - чтобы такое услышать, надо уже идти к равам или на шук. В общем, разнообразие большое, но вектор один – делигитимация, превращающая нас в сплошной «социальный» (спасибо, что не «психологический») случай. Такое отношение подкреплялось еще и тем, что мало кто из нас мог осчастливить израильские банки вкладами, большими, чем корзина абсорбции.
(Интересно, что тема Холокоста советских евреев мне ни разу в устных преданиях не встретилась: по-видимому, не следовало давать израильтянам повод считать нас такими же евреями, как они, иначе терялось основание нашего «опускания» и сегрегации. А «социальный случай» - это четко выделенный объект жалости и заботы. Нас жалели, о нас заботились…).
Итак, по версии Кахалани, руководствуясь страхами, выраженными в соответствующей мифологии, израильская элита, официально пригласившая алию, перешла в глухую защиту. Я не думаю, что этот поворот сопровождался какими-то моральными проблемами у его идеологов просто потому, что они видели перед собой фантома, который сами же создали, а у фантома нет моральных атрибутов и он не может быть объектом моральных суждений. Много раз у меня (не фантома, а живого человека – это важно!) были доверительные беседы на эту тему с израильтянами: мои собеседники не одобряли отношение элиты к нам, но и не испытывали моральных угрызений от того, что публично его не оспаривали. А что касается дальнейших исполнителей, то от моральных оценок их действий (или бездействия) была у них отмазка: мы за решение не отвечаем, мы выполняем свои обязанности. Да, уроки организации нацистской машины были хорошо усвоены.
Поначалу нам были разрешены довольно узкие области проявления активности типа штамповать болты на заводе, ухаживать за стариками в бейтавоте или мыть полы в школе. Короче, мы оказались на социальном дне, в роли фраеров. Вот тут-то, а не в Москве или там в Киеве, началась настоящая алия, если понимать ее как восхождение к Израилю. А желание восходить возникло еще там. За всех не поручусь, но большинство явно хотело чувствовать Израиль своим, за тем и ехало, понимало, что для этого необходимо сделать для страны что-то полезное в меру своих способностей, и было готово не потреблять, а отдавать. Способности же были немалые – много людей приехало уже с хорошим профессиональным опытом и готовностью к жизненным переменам. Так что нашу дальнейшую историю можно понимать как процесс восхождения с опорой на свои способности, возможности и энергию, восхождения к полноте самореализации и, стало быть, пользе для страны. Я противопоставляю восхождение официальной абсорбции – растворению и усреднению неизвестно в чем, или подгонке своей личности под «среднебольничную температуру». Я думаю, такое понимание нашего пути вопреки официальной версии удержало нас от экстремистских, разрушительных действий (хотя такие идеи были): кто будет сам себя разрушать даже, если это «сам себя» еще в проекте? Впрочем, даже в таких условиях удалось принести пользу, хотя не стране, а той же элите: признательность ей от собственников всех масштабов, успевших за долгие годы неспешного прогресса стосковаться по фраерам – источникам быстрой наживы. Но не приблизила меня эта польза к реальному Израилю, скорее, даже отдалила. Она не соответствовала нашим представлениям о том, что принадлежать народу значит служить ему.
Когда в начале 90-х перед элитой непосредственно материализовался массовый репатриант, тут уже нельзя было продолжать делать вид (להעמיד פנים), что живой репатриант совпадает со своим мифическим фантомом и собирается индокринировать израильтян, захватывать власть, преобразовывать республику в империю и насаждать тоталитаризм. Тут бы и конец мифам и страхам Кахалани и его друзей. Ан нет, мифы продолжали оправдывать страх, а страх – ограничивать наше жизненное пространство даже несмотря на то, что по ряду профессий дефицит местных специалистов требуемого уровня мог быть закрыт дешевыми квалифицированными репатриантами, да и «запрет на профессии», хоть и негласный, вызывал неприятные ассоциации с Германией 38-го года. Важно, что встреча с реальным репатриантом ничего не изменила в политике «абсорбции»[1] , запущенный в массы фантом «коммунизма», «империализма», «дикарства» и т.д. продолжал отравлять мозги, и это говорит о том, что элита опасалась не фантома, он нужен был для других и для другого. Именно этого другого они и боялись.
Тут я должен отступить от темы. Я не специалист по социологии алии, общественному мнению, политике, конспирологии и подобным вещам. Также никаких любительских исследований в этих областях не проводил. Говоря о всей алие, я опираюсь на известные мне частные мнения членов моей так называемой референтной группы. Поэтому не подкрепляю свои слова «объективными данными», мне важно реконструировать логику событий, всем нам известных, а конкретные «случаи из жизни» каждый может вспомнить и добавить. Я следую стилю интервью Кахалани. Вот сегодня, спустя 20 лет после начала нашего восхождения он повторяет панегирик алие, много раз слышанный нами от разных гдолей Исраель: «Русские евреи не только нам не помешали, они превратили Израиль в сильную и развитую страну» [2] . Явное преувеличение - в этом деле участвовали и другие, наверно кто-то уже подсчитал вклады в Израиль «евреев разных национальностей», где-то есть цифры, но для решения своей задачи Авигдор Кахалани может без них обойтись. Достаточно качественной оценки. Так и я позволяю себе опускать доказательства и подробности, не акцентироваться на событиях (они и так известны), чтобы не упустить основное – простроить логику событий и понять, где реально был источник страха элиты.
Разумеется, восходил каждый по-своему, и не всем удалось вырваться из категории «социального случая». Более молодым, способным, энергичным понадобилось несколько лет, другие, кто приехал уже в возрасте, задержались в «социальном случае» на десятилетия, теряя опыт и квалификацию, третьи сразу сошли с дистанции, погрузились в текущую повседневность, превратились в «биологический случай», их численность быстро уменьшается. Так что похвала Кахалани, по-видимому, относится к первой из этих групп. Элита допустила их в израильские структуры по нужде, но и здесь не отступила от «генеральной линии» - ничего своего не изобрела, ограничила известной в союзных республиках СССР схемой: глава чего-то там – человек коренной национальности и несгибаемой идеологии (в течение данной каденции, а там посмотрим), а вторые лица и специалисты - «полезные евреи» (так наз. «стеклянный потолок», о котором в свое время много шумели). При этом самостоятельная деятельность одиночек или репатриантских групп не поддерживалась. Способов сдерживания было много: бюрократические изыски, метровые документы, читать и понимать которые было невозможно, постоянный дефицит средств, игнорирование законов инстанциями, призванными их соблюдать, унизительные профтесты, «случайные» утери документов и т.д., особо блюлась «чистота» в критических сферах – армия, финансы-банки, органы власти…
-«»-
Подведу итог.
Полагаю, у страха элиты были основания, но не те высокие и святые, о которых говорит Кахалани, а более понятные, простые, шкурные – боязнь конкуренции со стороны пришельцев. Как показали успешные жизненные истории представителей первой группы, опасность была реальной, но не государству, а элите, которая отождествляла себя с государством. Сегодня многие представители второй, а тем более, третьей групп – люди весьма пожилые и весьма необеспеченные. Они уже не конкуренты даже израильским пенсионерам. Они занимались малоквалифицированным (по их способностям) трудом и не смогли создать материальный базис на остаток жизни. Они бедствуют, пострадавшие от этих страхов и этого отождествления. Никто (включая Кахалани) из опустившей их элиты, по-видимому, не чувствуют ни персональной ответственности перед ними, ни моральных побуждений стать ответственным, наверно, полагая, что лично они никого не ущемляли, и статуса «социального случая» этим старикам достаточно (опять дурная аналогия: на судах нацистские преступники оправдывались тем, что лично никого не убивали, а только добросовестно исполняли приказы; снятие личной ответственности было необходимым условием работы машины Холокоста). Поэтому сейчас ситуацию пытается исправить только общественное Движение «За достойное будущее».
Но странную стратегию выбрало это Движение – считать своих подопечных эвакуированными (хотя не все из них были в эвакуации) и приравнять их статус к статусу уцелевших в Холокосте бывших узников гетто и концлагерей на том основании, что в эвакуации евреи страдали не меньше, чем в оккупации, и сам факт эвакуации есть эпизод Холокоста. Для этого используется обобщенный термин «пережившие Холокост» (как будто все дело в названиях). По желанию он может толковаться расширительно вплоть до «современники Холокоста» и применяться ко всем, к кому нужно, независимо от местонахождения. Бывш. узников такое приравнивание возмущает и они включаются в спор о «количестве и качестве» страданий тех и других и о том, могут ли эвакуированные евреи считаться уцелевшими в Холокосте, если Холокост осуществлялся только на подконтрольных нацистам территориях, когда эвакуированные там уже не находились [3]. На первый взгляд кажется, что спором движет жажда справедливости, которая будет восстановлена, как только каждая сторона «правильно» приложит к себе некий общепринятый эталон для измерения страданий и потерь и цифры результатов окажутся близкими.
Однако настоящий двигатель спора - материальный интерес. Поскольку 1)именно этот двигатель не обсуждается, 2)общего эталона как и проблемы сравнения страданий не существует, 3)наличные определения Холокоста и практика их употребления равно позволяют (по желанию) приравнивать или не приравнивать «выживание в Холокосте» к «бегству от Холокоста», - доказательной базы спора не существует, и результата «спора о страданиях» и об «участии в Холокосте» можно не ожидать. Возможно, спор затеян и продолжается, чтобы привлечь общественное внимание к бедственному положению эвакуированных, потому что практически – это те самые вторая и третья группы стариков, о которых речь шла выше, или к именам бывш. узников-участников спора. Однако полагать, что это само собой приблизит бывш. эвакуированных к «достойному будущему» или добавит авторитета бывш. узникам, может лишь редкий оптимист.
Не исключаю, что риторика Движения «За достойное будущее» - просто экран, за которым происходят действия иного рода, и ее не стоит поддерживать соучастием, но следовало бы тоже предпринять действия иного рода. Например, почему бы нам не вспомнить, что партнер всегда лучше, чем оппонент?
Мне кажется, Движению «За достойное будущее» было бы естественнее, справедливее и эффективнее не искать «где светло», а обратиться к причинам сегодняшнего бедственного положения этих людей. Эти причины не в том, что происходило с ними в эвакуации, а в том, что происходило с ними здесь, у всех на глазах, и последствия чего тоже все видят. Следует призвать элиту к ответственности за ущерб, согласившись с ней, что она и государство – одно и то же лицо (или что она – лицо государства). В таком повороте у нас появляется общее поле деятельности и мы можем превратиться в партнеров.
Но я понимаю, что конфликтовать с элитой или использовать бывш. узников в качестве «точки отсчета» - две большие разницы с точки зрения как безопасности, так и затрат энергии и интеллекта. Впрочем, тема требует отдельного обсуждения.
24.09.13.
1. Один мой знакомый утверждал: «Ты неточен, встречи-то с живым репатриантом не было: элита его в упор не видела. Ведь ты же сам говоришь, что она изначально знала, кто он на самом деле, стало быть, задача «прозреть» у нее не стояла. Потому и встречаться было незачем. К тому же, дистанцирование от объекта манипулирования имело свои приятности: оно выключило моральное чувство у элиты, вот она и не терзалась угрызениями совести и до сих пор не терзается. А живого репатрианта видели «внизу» - там, где ничего решать не могли, даже если б захотели». Какая-то логика здесь есть.
2. Уже сколько лет прошло, а различение «русские евреи» и «мы» (читай - Израиль) все еще живо!
3.Развивая эту перспективную тему, можно было бы не без оснований доказывать, что евреи, жившие до войны в Челябинске или в Чикаго, тоже уцелели в Холокосте. Явление абсурда – сигнал о «неправильности» объекта спора или вообще о его отсутствии (пустое место принимаем за объект). Т.е. о том, что спор ни о чем.